Ранние новеллы [Frühe Erzählungen] - Томас (Пауль Томас) Манн

Он вежливо извинился за опоздание. Его, сказал он, задержали переговоры с дирекцией курорта относительно субботнего раута.

— Дуэлянты на месте? — строго спросил он затем. — Тогда можно начинать.

Опершись на трость и скрестив ноги, все так же вне нашего круга, он прихватил нижней губой мягкий каштановый ус, придав взору мрачное выражение знатока.

Яппе и До Эскобар встали, отбросили сигареты и начали готовиться к бою. До Эскобар — тот на лету, с впечатляющей скоростью. Шляпу, пиджак и жилет он кинул на землю и, отстегнув также галстук, воротничок и подтяжки, бросил до кучи и их. Затем выпростал из брюк розовую рубашку с манжетами, проворно выбрался из рукавов и предстал в красно-белом полосатом исподнем трико, с середины плеча обнажавшем желтоватые, уже поросшие черными волосами руки.

— Прошу, сударь! — быстро выйдя на середину круга, пророкотал он с грохочущим «р» и, выпятив грудь, провернул плечи в суставах… Серебряный браслет он оставил.

Яппе, еще не готовый, обернулся и, приподняв брови, но почти закрыв глаза, с минуту смотрел ему в ноги, будто хотел сказать: «Ну, погоди. Я разберусь с тобой и без этого выпендрежа». Встав против До Эскобара, Яппе, хоть и был шире в плечах, показался далеко не таким атлетичным и решительным. Ноги в обтягивающих брюках со штрипками слегка кривились вовнутрь, а мягкая, уже несколько пожелтевшая рубашка с широкими рукавами на пуговицах и серые резиновые подтяжки вообще никуда не годились, полосатое же трико и особенно черные волосы на руках До Эскобара производили чрезвычайно воинственное и опасное впечатление. Оба побледнели, но у Яппе это больше бросалось в глаза, так как обычно он бывал краснощек. У него было курносое лицо жизнерадостного и несколько брутального блондина с веснушчатой перемычкой на переносице. У До Эскобара же нос был короток, прям и оттянут книзу, а над выпяченными губами виднелся черный налет усов.

Уронив руки, они стояли почти грудь в грудь и с мрачным презрительным видом смотрели друг другу в область живота. Очевидно, не знали толком, чего теперь делать-то, а это полностью соответствовало моим собственным ощущениям. С момента их стычки прошла целая ночь и полдня, охота наброситься друг на друга, еще вчера вечером такая сильная, обузданная лишь рыцарственностью, имела время остыть. Теперь, в условленный час, на трезвую кровь, на публике, им по команде предстояло сделать то, что вчера они устроили бы под воздействием живого импульса. Ведь, в конце концов, они были приличными мальчиками, а не античными гладиаторами. В здравом рассудке все-таки испытываешь человеческую робость перед тем, чтобы отметелить кулаками чье-нибудь здоровое тело. Так я думал, да так оно, пожалуй, и было.

Однако поскольку честь обязывала хоть что-то предпринять, они начали пихаться растопыренными пальцами в грудь, будто во взаимной недооценке рассчитывая запросто повалить противника на землю, а также с очевидной целью раззадорить друг друга. Но когда Яппе оскалил зубы, До Эскобар прервал разминку.

— Пардон, сударь! — сказал он и, отступив на пару шагов, отвернулся.

Он сделал это, чтобы потуже затянуть пряжку брюк на спине, ведь подтяжки-то он скинул, и брюки, судя по всему, начали сползать с узких бедер. Оправившись, приведя себя в порядок, он выдал что-то раскатистое, нёбное, испанское, чего никто не понял и что, вероятно, должно было означать: теперь он действительно готов, снова расправил плечи и опять вышел вперед. Он, надо думать, был безмерно честолюбив.

Дурашливое пиханье локтями и распрямленными ладонями началось сызнова. Но затем вдруг, совершенно неожиданно, завязалась короткая, слепая, бешеная рукопашная; завихрившееся не пойми что из кулаков продолжалось секунды три и так же внезапно кончилось.

— Вот теперь разошлись, — сказал Джонни. Он сидел рядом со мной и держал во рту сухую соломинку. — Зуб даю, Яппе его положит. До Эскобар слишком выкаблучивается. Только посмотрите, как он на всех косится! А Яппе занят делом. Спорим, он его как следует умоет?

Дуэлянты отпрыгнули друг от друга и, тяжело дыша, застыли, уперев кулаки в бедра. Несомненно, досталось обоим, так как лица стали злыми, и оба с таким возмущением выпятили губы, будто хотели сказать: «Ты чего делаешь мне так больно?» Когда они снова двинулись друг на друга, у Яппе были красные глаза, а До Эскобар обнажил белые зубы.

Теперь они лупили друг друга со всей силы, по очереди, с короткими паузами, по плечам, предплечьям, груди.

— Это все ерунда, — сказал Джонни со своим прелестным акцентом. — Так никого не повалишь. Под подбородок надо бить, вот так, снизу в челюсть. Вот это да.

А между тем вышло так, что До Эскобар, левой ухватив обе руки Яппе, крепко, как тисками, прижал их к его груди, а правым кулаком давай наяривать ему в бок. Поднялось большое волнение. Многие, вскочив, закричали:

— Держать нельзя!

Испуганный господин Кнаак поторопился в середину.

— Держать нельзя! — воскликнул и он. — Друг мой, ведь вы его держите! Это против всех правил.

Он растащил дуэлянтов и еще раз выговорил До Эскобару, что держать категорически запрещается. После чего снова удалился на периферию.

Яппе пришел в ярость, это было ясно видно. Очень бледный, он тер себе бок и, медленно кивая головой, смотрел на До Эскобара, что не предвещало ничего хорошего. И когда начал следующий раунд, лицо его свидетельствовало о такой твердости, что все ожидали от него решающих действий.

И в самом деле, лишь началась следующая схватка, Яппе применил прием — воспользовался уловкой, которую, вероятно, придумал заранее. Ложный замах вверх левой заставил До Эскобара прикрыть лицо; но не успел он поднять руку, как правая Яппе с такой силой вонзилась ему в живот, что До Эскобар скорчился и лицо его приобрело вид желтой восковой маски.

— Ну вот, — сказал Джонни. — Это правда больно. Теперь он, наверно, соберется и начнет драться всерьез, чтобы отомстить.

Однако удар в живот оказался слишком сильным, и нервная система До Эскобара была заметно потрясена. Видно было, что он уже не может как следует сжать кулаки, чтобы бить, а глаза приняли такое выражение, словно парень не очень хорошо соображал. Однако, чувствуя, что мускулы отказали, он под внушением честолюбия поступил следующим образом: начал изображать легкого в движениях южанина, который своей ловкостью дразнит немецкого медведя, приводя того в отчаяние. Куцыми прыжками, бесцельно вертясь во все стороны, он мелко пританцовывал вокруг Яппе, пытаясь задорно улыбаться, что при его поврежденном состоянии произвело на меня впечатление героическое. Но Яппе вовсе не впал в отчаяние, он просто вертелся на каблуке следом за До Эскобаром и время от времени наносил ему довольно мощные удары, левой рукой отражая слабые, на потеху атаки. И все же судьбу До Эскобара решило то обстоятельство, что у него все время сползали брюки, так что выбилось и задралось трико, обнажив часть голого, желтоватого тела, над чем кое-кто уже начал посмеиваться. И зачем только он снял подтяжки! Чего было заботиться о красоте! Теперь вот ему мешали брюки, всю драку мешали. Он все хотел их подтянуть и заправить исподнее, ибо, несмотря на печальное свое состояние, не мог пасть в глазах окружающих и явить собой посмешище. Так в конечном счете и случилось, что, пока До Эскобар дрался лишь одной рукой, второй стараясь поправлять туалет, Яппе с такой силой вставил ему в нос, что я до сих пор не понимаю, как тот не раскрошился.

Но кровь брызнула, До Эскобар отвернулся и отошел от Яппе, пытаясь правой рукой ослабить кровотечение, а левой многозначительно махнув назад. Яппе еще стоял, расставив кривые ноги и выставив кулаки, ожидая, что До Эскобар вернется. Но тот больше не имел намерения драться. Если я правильно его понял, он оказался культурнее и решил, что самое время поставить в истории точку. Яппе, без сомнения, продолжил бы драться и с кровившим носом; но До Эскобар и в этом случае почти наверняка отказался бы от дальнейшего участия, и тем решительнее он сделал это теперь, когда истекал кровью сам. Ему разбили нос в кровь, черт подери, так далеко делу, по его мнению, заходить не полагалось. Кровь текла у него между пальцами, сочилась на одежду, пачкала светлые брюки и капала на желтые ботинки. Это было свинство, настоящее свинство, и в подобных обстоятельствах он отказался драться дальше, считая это чем-то бесчеловечным.

Кстати сказать, его мнение оказалось и мнением большинства. Зайдя в круг, господин Кнаак объявил сражение оконченным.

— Сатисфакция получена, — сказал он. — Оба держались превосходно.

По нему было видно, какое облегчение он испытывал оттого, что дело окончилось благополучно.

— Но ведь никто же не упал, — с изумлением и огорчением заметил Джонни.

Однако Яппе тоже не возражал против того, чтобы посчитать дело решенным, и, глубоко вздохнув, направился к своей одежде. С умилительной фикцией господина Кнаака, что драка, дескать, закончилась вничью, все согласились. Яппе поздравляли лишь украдкой; остальные одалживали До Эскобару носовые платки, так как его собственный быстро напитался кровью.